помогала. Я ей очень благодарен. У нас — хорошие отношения.

— Ага… и сегодня она тебе… тоже помогала, — фыркнула Лидочка, развернулась чтобы выйти, — ты бы проветрил здесь… а то… так помощью пахнет.

И уже в дверях:

— Ох и сволочь же ты… Ваня!

Мдя… вот и как тут быть?

А тут еще и Ильюша этот, мать его…

Пришел, вроде бы — чай попить. Сам мялся, мялся, а потом и выдал:

— Иван! Мне категорически не нравится, как ты себя ведешь! Ты, работник культурного учреждения, вечно в какие-то драки влазишь. Вон… морда у тебя… Как ты к людям-то выйдешь? Тебе надо кино крутить, а ты избитый здесь лежишь! Стыдно должно быть тебе, стыдно! Мне вот за тебя — стыдно, что у меня работник такой! Безалаберный хулиган какой-то! А еще… эти твои… беспорядочные отношения с женщинами! Как же ты… в комсомол-то вступать будешь? Если ты вот такой весь!

«Ишь ты… раздухарился! И что ему мои отношения с женщинами?».

— А давай, Илья, я график составлю — когда, с кем, какими способами! И тебе на подпись принесу! А ты этот график, как директор учреждения, завизируешь! — не сдержался Косов.

— Ты что… ты что мелешь-то?! Ты! Не понимаешь, что ли?

И пошла бодяга…

«И опять пошла беседа про коварный Зарубеж!».

Немного успокоившись, не слушая Илью, Иван перебил его:

— И про драки… Ты, Илья, либо не понимаешь, либо… лукавишь сейчас! Прошлый раз — я заступился за девушку. Сейчас — вторая серия того случая! Это тебе понятно? Или нет?

Но Илюшу было не сбить с намеченного пути. Он как тот глухарь на току, про свое, да про тоже самое!

Косов не выдержал:

— Так! Ты чего добиваешься-то?

Встал, достал тетрадь из тумбочки, вырвал листок. Нашел карандаш и…

— Что это? — похоже Илья, даже не заметил, погрузившись в речи, что делал Иван.

— Заявление… на увольнение. Ты же к этому ведешь? Ну так — вот! А если ты… в общем — дай мне дня три, максимум пять… Я заберу вещи и съеду отсюда! Так тебя устроит?

— Ты… ты… ты — несносен, Иван! Я вовсе не этого хочу!

— Хватит, Илья! Достал уже. Правда — достал… до печенки! Если ты такой правильный во всем, то должен понимать, что люди — они разные! Не все такие, как ты! Далеко не все! И воспитывать ты поздно взялся! И женщин я люблю, и любить буду! И наглецам, и подлецам всегда буду морды бить! Все… достал. Дикси!

Илья вскочил, попытался что-то сказать, но только бестолку разевал рот. Потом махнул рукой и выбежал из комнаты.

«И заявление не взял, мудень!».

Иван аккуратно сполоснул морду лица, оделся и пройдя через фойе в библиотеку, положил на стол перед Лидой листок с заявлением.

«Хорошо, что в библиотеке никого нет, людей своей мордой не пугаю!».

Похоже, что с Ильей… они переборщили с громкостью… во время разговора. Ибо Лидочка сидела бледная с испуганно раскрытыми глазами.

— Вот, Лидия Тихоновна! Прошу Вас передать это директору. А то он… забывчивый, оставил мое заявление на столе.

Лидочка судорожно вздохнула.

— Ну как же так… Ваня… Так же нельзя! Зачем ты… заявление это. Ну — поругались, ну — бывает! Вон Вы как бывает ругаетесь, когда песни записываете! И ничего же…

— Лидочка! Это — другое! Там мы… творчески спорим. А здесь… можно сказать — мировозренческая конфронтация. Вот такой я! Какой есть, что уж… И меняться — не планирую! И ты уж… тоже прости меня. Я тут перед тобой… и Лизой… хвост распускал. Но… я не обманывал Вас. Какой есть — такой есть! Ладно… чего уж теперь!

Не глядя на женщину, он вернулся к себе.

«А вот перед Лидой… да и Лизой — и правда, почему-то неудобно! И ведь вроде не обманывал, ничего не обещал… А все равно… что-то в душе свербит! Ладно! Перемелется — мука будет!».

Глава 15

Настроение… Настроение, оно — ага! Ни к черту настроение! И погода еще… закружило, завьюжило! Валит и валит этот снег! Хоть голова еще и кружится порою, но шевелиться-то надо…

Уже через неделю после драки, Иван стал выходить на улицу, чистить снег. Так-то он и раньше выходил — не дело это, когда молодые и очень симпатичные женщины за тобой утки выносят! Против шерсти это выходит!

Но вот… кидает снег. Благо рассветает поздно, и люди в клубе появляются еще позже — после открытия. Так что физиономией своей Косов никого не испугает. А работники клуба, они и так его уже видели, и, похоже, притерпелись. Да и нос уже пришел в норму. Почти. Бровь вот только… Да чай горячий еще не попьешь — губы болеть начинают.

«Все-таки сука, этот Бычок! Мудень тупорылый!».

Мироныч, как-то придя на работу, рассказал, что бабы в деревне языками чешут, что буквально убил! убил киномеханик клубный Бычка! Что мамка евойная жалилась, что всю-всю физию сыночка изуродовали, что лежит, болезный, и только молоко, да кашку жидкую потреблять может, да яйца, если они сырые. А так — всю пастёнку мальчонке проволокой связали-стянули. Ни рта не раскрыть, ни слова не молвить! Мычит и мычит Бычок…

«Ну так… обычное дело — если Бычок, то тебе мычать — самое оно!».

Хотя… про физиономию попаданческую…

Наверное, он слишком уж переживал за свой внешний вид. Вон, когда кино пришлось в субботу крутить, то волей-неволей пришлось перед людьми показаться. Он и приготовил все заранее — и проектор выставил заблаговременно, и динамики проверил, пленку зарядил. Все работает! Только чтобы меньше мордой перед народом светить.

Но все равно, перед началом сеанса, пришлось, так сказать, выйти к людям. Проектор-то запускать-включать еще при свете нужно. На ощупь-то — не настолько он опытен, как киномеханик. И ничего! Поглядывали люди, конечно, даже — шушукались. А вот пальцем никто не тыкал, не смеялись.

И даже, что характерно, некоторые смутно знакомые парни и мужики подходили, здоровались, руку жали. Так-то с ним и раньше все здоровались. Тут, у деревенских, принято с людьми при встрече здороваться. Пусть даже и с шапочно знакомыми, а то и вообще — незнакомыми. Но все больше кивком, да издалека. А здесь — прямо за руку, да лично!

«Авторитет у местных поднялся, что ли?».

И эти две девчушки, за которых он еще осенью «впрягся», с тем же Бычком «схлестнувшись» — вполне даже одобрительно поглядывали. Они, эти двое, вообще после того случая, да с тех пор,